Думали – человек!
И умереть заставили.
Умер теперь. Навек.
– Плачьте о мёртвом ангеле!

Он на закате дня
Пел красоту вечернюю.
Три восковых огня
Треплются, суеверные.

Шли от него лучи –
Жаркие струны по снегу.
Три восковых свечи –
Солнцу-то! Светоносному!

О, поглядите – как
Веки ввалились тёмные!
О, поглядите – как
Крылья его поломаны!

Чёрный читает чтец,
Топчутся люди праздные…
– Мёртвый лежит певец
И воскресенье празднует.
(с) М. Цветаева

Промозглый холод мраморных плит сменил удушливый мрак темницы. Стоячий воздух никогда не проветриваемого помещения, с момента создания не знавшего о существовании ни ветра, ни, тем более, солнца, давил на грудь, вырывая липкий кашель, до боли, сжимающий лёгкие. Пол и стены покрывала вязкая слизь, заставлявшая содрогаться от отвращения при каждом прикосновении к ним обнажённым телом. Странно, страшно и грустно смотреть на творение своих рук, некогда величественное и гордое, а теперь потонувшее в крови и агонии пленников. Я знал, что в Эндорэ найду свою смерть, но не предполагал, что она станет такой мучительно-унизительной. Понадеявшись на свои силы, я посмел верить, что смогу одолеть противника, превосходящего меня во всём. Глупо? Возможно. Для себя я всё уже решил, но имею ли я право решать за других? За тех немногих, кто пошёл за мной, и кто верил в меня, в мои силы? Нет. Ни один из моего народа не бросит воинов впереди себя, прикрываясь их спинами и сохраняя свою жизнь за счёт утоления ненасытного голода смерти, чужой крови. Тем более, король. Я поклялся защищать свой народ, вверивший мне в руки свою судьбу. Поклялся, но не сдержал клятву, пускай не такую значительную, как та, что гонит моих родичей по всему Белерианду, но всё же – клятву, открывающую чужие сердца. А теперь что? Они, как и я сам, сидят плечом к плечу в наводящей ужас темнице, окружённые неизвестностью. Скоро за мной придут. Саурон не даст нам легкой смерти, пока не дознается всей истины нашего появления в его владениях. Для него смерть – скорее награда и избавление, чем наказание. А награду надо заслужить. Заслужить подробными сведениями. Но этого не должно случиться. Берен должен выжить. Он должен быть счастлив. Он любит и любим. Любовь побеждает смерть. Она сильнее любых иных чувств. Она правит жизнью. Как бы ни сложились дальнейшие события, я сделаю всё, чтобы спасти их. Я не боюсь смерти. Боль – это всего лишь низкая ступень к свободе, пусть мнимой, но свободе. Даже в краю теней можно обрести её. А любые страхи можно подчинить разуму. Я не имею права дать слабину, тем более – сейчас.
Сколько прошло времени? Час? День? Неделя? Кажется, целая вечность пролегла с момента поединка. Она разделила мою жизнь на «до» и «после». И это «после» терзает моё сердце не хуже загноившейся раны. Глаза постепенно привыкают к кромешной темноте. Я уже различаю очертания своих спутников и замечаю их движения, скованные неестественным оцепенением. В углу зазвенела, натянувшись, цепь. Эдрахиль, тряхнув головой, переложил затекшие руки, закинув их себе за голову. Тяжело видеть его таким: угасшим, осунувшимся, удручённым. Должен же быть выход! О Валар…
Кованая дверь медленно отворилась, заставив вздрогнуть от протяжного скрипа давно не смазанных ржавых петель. Но по сравнению с тем, что донеслось из проёма скрип уже начал казаться Музыкой Айнур. В темницу, с дико невыносимой бранью и лязганьем обнажённых клинков, вошли четверо рослых орков. Единственное, что я понял из их речей: «Ты идёшь с нами, хозяин хочет» и то, что это обращено ко мне я понял, проследив взглядом за движением ятагана, остриё которого упёрлось мне в грудь, слегка поцарапав. Лязгнул замок, освобождая мои руки, мгновенно повисшие плетью. Цепь тяжело упала на пол. Один из орков, схватив меня за предплечья, вывернул за спину онемевшие, не способные к движению руки и грубо толкнул в проём. На глаза легла плотная, грязная повязка из жёсткой ткани, пропитанная дурно пахнущим веществом. Откуда этот кусок ткани был срезан – не хотелось даже думать, не то, что знать.
Босые ноги обжёг холодом шершавый камень блочных плит. Несколько десятков узких ступеней, ведущих в жилую часть крепости. В памяти всплыло расположение покоев. Если здание не подвергалось перестройке, то впереди ожидал длинный, хорошо освещённый – из-за множества прорубленных окон-бойниц – коридор, упирающийся в центральную комнату, не уступающую своим величием королевскому залу. Да, так оно и есть. Ноги утонули в приятной мягкости ковра, покрывающего пол. Я замедлил шаг, наслаждаясь тёплым прикосновением шерсти к продрогшим ступням. Короткая передышка окончательно дала мне представление, как держать себя на допросе. Несколько раз глубоко вздохнув, я, не дожидаясь толчка в спину, направился до боли знакомой дорогой, такой знакомой, что даже раздражающая меня повязка не мешала ориентироваться в пространстве, к своей судьбе.