Эта земля знает много легенд и историй, много печальных песен, исполняемых менестрелями со слезами на глазах, но, пожалуй, мало кто ведает оборотную сторону истины, приведшую к безрассудному поединку.
Солнце уже зашло за горную цепь, полукругом отгораживающую Хитлум от всего остального мира. Горные пики окрасились в нежно-розовый цвет, сверкая в последних отсветах ускользающих лучей изысканными сладостями, невольно притягивающими взгляд и заставляющими облизнуться.
Спешившись, я не глядя, бросил поводья, подбежавшему ко мне взъерошенному мальчишке, исподлобья с затаенным интересом осматривающего меня.
- Неужели боишься? – фыркнул я, поворачиваясь к нему и для подтверждения своего желания к спокойным переговорам на высшем уровне, а так же, чтобы не повторить «доблестный подвиг» отца, завязал на рукояти ремешок добрых намерений, затрудняющий выхватывание меча из ножен. Мальчик немного помедлил, забавно склонив голову на бок. Рваные взъерошенные волосы цвета меди упал на хрупкое плечо.
- Тебя? – наконец подал голос конюх. – Нет, лорд, мне тебя бояться не позволяют последние пять лет. Просто, ответь, можно ли жить дальше после плена и насилия?
Я вздрогнул, прищуриваясь, пристально всматриваясь в лицо юноши. И чем дольше я смотрел в небесно-голубые глаза, успевшие повзрослеть раньше времени, тем сильнее мне становилось не по себе. Пленный, сумевший волею Валар, не иначе, сбежать из мертвой твердыни.
Совсем забыв о цели своего визита, я присел на корточки и улыбнулся: - Бесспорно, есть. Жить стоит уже только потому, что тебе сохранили жизнь. Живи для других, для своего народа, для своего короля.
Юноша кивнул, уводя спотыкающегося, уставшего коня. Но напоследок, обернувшись, бросил: - Лорд, благодарю. Ты не такой, как все они из Первого Дома. Ты другой. Ты достоин был короны нолдор.
Решив больше не останавливать, я проследовал в цитадель, где в тронном зале меня уже ждал Нолофинвэ, предупрежденный о моем визите.
Зайдя в высокий, ярко освещенный зал, резко отличающийся от массивной сумрачности сводов крепостей Первого Дома своей простотой и легкостью, я застал дядьку, склонившегося над картами и что-то пристально разглядывавшего.
- Ноло! – позвал я финвиона, не решаясь подойти к нему без приглашения. – Дядька Нолофинвэ, мне с тобой нужно обсудить…
- Нет, Майтимо, - не отрываясь от карт, резко проговорил Аракано. – Это мне нужно с тобой обсудить одну вещь. Сядь, - он небрежно махнул рукой в сторону трона, возвышающегося над всем залом. – Сядь и слушай внимательно.
Я не смог не повиноваться, ошарашено смотря на него, опускаясь на уютный, глубокий трон с высокой резной спинкой.
- Поклянись мне, Майтимо, что, как только Камни попадут вам в руки, вы тот час покинете Белерианд, увозя проклятый свет в Валинор, подальше от искушений и соблазнов.
- Ноло? – моему изумлению не было предела. – О чем ты?
- Нэльо, - Аракано отложил в сторону карту Ангбанда и горько усмехнулся. – Разве ты не видишь? Или Клятва вам окончательно затмила разум? Паука нужно давить в его логове, пока он не опутал паутиной всё вокруг. С каждым днем пленных эльдар становится всё больше. Всё больше попадают в плен женщины и дети. Знаешь, сколько лет юноше, присматривающему за конюшнями? Нет? Двадцать. Всего двадцать, пять из которых он провел в плену. Вспомни себя в этом возрасте. В двадцать лет ты еще беспечно бегал, не обремененный ничем, даже младшими братьями.
- И что ты предлагаешь? – серьезно спросил я, даже не предполагая, куда клонит дядька.
- Выход один. Вызов на поединок.
- Ты спятил? Лучше сразу к Намо. И легче, и без последствий, - выдохнул я, осматривая Ноло, пытаясь найти признаки безумия.
- Нет, Майтимо. Я в здравом уме и твердой памяти. И, знаешь, лучше бы, я, и вправду, помутился рассудком, потому что, не хуже тебя, понимаю безрассудство замысла. Но по-другому я не могу. Так же, как по-другому не смог Финдекано, - Нолофинвэ поднялся на ноги и уверенно подошел ко мне, сняв со своего чела венец и, надев мне его на голову. – Прощай, племянник. Прощай. И немедленно покинь Хитлум до наступления утра. Передай право власти Финьо, когда меня не станет. А может быть…- тут он неожиданно лукаво подмигнул - … еще отпразднуем победу над общим врагом.
Я встаю со стула и, отложив затупившееся перо, прикрываю, ноющий тупой болью, культу правой руки, накрепко зажав ее ладонью. Рассеянный взгляд бесцельно скользит по покоям, в надежде зацепиться за ускользающие обрывки памяти. Зачем я это делаю? Почему именно сейчас, когда на рассвете предстоит вновь убивать своих сородичей? Для кого я оставляю жалкие пометки на листах бумаги, таких хрупких и ненадежных, как сама жизнь? Нас осталось мало, мало тех, кто еще хранит в себе память о беспечных днях в Валиноре. Может быть, моя попытка вспомнить – это последняя дань, всем тем, кто, несмотря на наше предательство на холодных берегах Арамана, простил нас?
Солнце уже зашло за горную цепь, полукругом отгораживающую Хитлум от всего остального мира. Горные пики окрасились в нежно-розовый цвет, сверкая в последних отсветах ускользающих лучей изысканными сладостями, невольно притягивающими взгляд и заставляющими облизнуться.
Спешившись, я не глядя, бросил поводья, подбежавшему ко мне взъерошенному мальчишке, исподлобья с затаенным интересом осматривающего меня.
- Неужели боишься? – фыркнул я, поворачиваясь к нему и для подтверждения своего желания к спокойным переговорам на высшем уровне, а так же, чтобы не повторить «доблестный подвиг» отца, завязал на рукояти ремешок добрых намерений, затрудняющий выхватывание меча из ножен. Мальчик немного помедлил, забавно склонив голову на бок. Рваные взъерошенные волосы цвета меди упал на хрупкое плечо.
- Тебя? – наконец подал голос конюх. – Нет, лорд, мне тебя бояться не позволяют последние пять лет. Просто, ответь, можно ли жить дальше после плена и насилия?
Я вздрогнул, прищуриваясь, пристально всматриваясь в лицо юноши. И чем дольше я смотрел в небесно-голубые глаза, успевшие повзрослеть раньше времени, тем сильнее мне становилось не по себе. Пленный, сумевший волею Валар, не иначе, сбежать из мертвой твердыни.
Совсем забыв о цели своего визита, я присел на корточки и улыбнулся: - Бесспорно, есть. Жить стоит уже только потому, что тебе сохранили жизнь. Живи для других, для своего народа, для своего короля.
Юноша кивнул, уводя спотыкающегося, уставшего коня. Но напоследок, обернувшись, бросил: - Лорд, благодарю. Ты не такой, как все они из Первого Дома. Ты другой. Ты достоин был короны нолдор.
Решив больше не останавливать, я проследовал в цитадель, где в тронном зале меня уже ждал Нолофинвэ, предупрежденный о моем визите.
Зайдя в высокий, ярко освещенный зал, резко отличающийся от массивной сумрачности сводов крепостей Первого Дома своей простотой и легкостью, я застал дядьку, склонившегося над картами и что-то пристально разглядывавшего.
- Ноло! – позвал я финвиона, не решаясь подойти к нему без приглашения. – Дядька Нолофинвэ, мне с тобой нужно обсудить…
- Нет, Майтимо, - не отрываясь от карт, резко проговорил Аракано. – Это мне нужно с тобой обсудить одну вещь. Сядь, - он небрежно махнул рукой в сторону трона, возвышающегося над всем залом. – Сядь и слушай внимательно.
Я не смог не повиноваться, ошарашено смотря на него, опускаясь на уютный, глубокий трон с высокой резной спинкой.
- Поклянись мне, Майтимо, что, как только Камни попадут вам в руки, вы тот час покинете Белерианд, увозя проклятый свет в Валинор, подальше от искушений и соблазнов.
- Ноло? – моему изумлению не было предела. – О чем ты?
- Нэльо, - Аракано отложил в сторону карту Ангбанда и горько усмехнулся. – Разве ты не видишь? Или Клятва вам окончательно затмила разум? Паука нужно давить в его логове, пока он не опутал паутиной всё вокруг. С каждым днем пленных эльдар становится всё больше. Всё больше попадают в плен женщины и дети. Знаешь, сколько лет юноше, присматривающему за конюшнями? Нет? Двадцать. Всего двадцать, пять из которых он провел в плену. Вспомни себя в этом возрасте. В двадцать лет ты еще беспечно бегал, не обремененный ничем, даже младшими братьями.
- И что ты предлагаешь? – серьезно спросил я, даже не предполагая, куда клонит дядька.
- Выход один. Вызов на поединок.
- Ты спятил? Лучше сразу к Намо. И легче, и без последствий, - выдохнул я, осматривая Ноло, пытаясь найти признаки безумия.
- Нет, Майтимо. Я в здравом уме и твердой памяти. И, знаешь, лучше бы, я, и вправду, помутился рассудком, потому что, не хуже тебя, понимаю безрассудство замысла. Но по-другому я не могу. Так же, как по-другому не смог Финдекано, - Нолофинвэ поднялся на ноги и уверенно подошел ко мне, сняв со своего чела венец и, надев мне его на голову. – Прощай, племянник. Прощай. И немедленно покинь Хитлум до наступления утра. Передай право власти Финьо, когда меня не станет. А может быть…- тут он неожиданно лукаво подмигнул - … еще отпразднуем победу над общим врагом.
Я встаю со стула и, отложив затупившееся перо, прикрываю, ноющий тупой болью, культу правой руки, накрепко зажав ее ладонью. Рассеянный взгляд бесцельно скользит по покоям, в надежде зацепиться за ускользающие обрывки памяти. Зачем я это делаю? Почему именно сейчас, когда на рассвете предстоит вновь убивать своих сородичей? Для кого я оставляю жалкие пометки на листах бумаги, таких хрупких и ненадежных, как сама жизнь? Нас осталось мало, мало тех, кто еще хранит в себе память о беспечных днях в Валиноре. Может быть, моя попытка вспомнить – это последняя дань, всем тем, кто, несмотря на наше предательство на холодных берегах Арамана, простил нас?