Двум смертям не бывать, От одной не сбежать. (с)
Зарисовка от лица Морьо
В эту балрогову ночь необычайно темно и тихо. Поздняя весна мягкой поступью вошла в Белерианд, оставляя за собой деревья в зеленой дымке. Но сейчас даже не слышно вездесущих птиц, издающих свои трели вопреки войне и смерти. Спокойствие витает в воздухе, заставляя коней и всадников озираться по сторонам. По мне, так лучше слышать брань и лязг оружие, чем находится в этаком безмолвии, словно заживо погребенный в глубокой могиле. Небо затянуло низкими тучами, закрывающими собой свет луны и звезд. Но даже сквозь эти проклятые тучи, я вижу красный отблеск луны, впитавшей в себя пролитую кровь.
Я вел сражение на востоке, когда моего сознания коснулось короткое безжизненное осанвэ дядьки. «Приезжай». Одно слово, один срывающийся крик, пропитанный болью. Я еще никогда не гнал своего коня в безжалостном галопе, не боясь угробить его раньше времени.
Еще на подъезде к укреплению, я увидел открытые настежь ворота, в проеме которых толпилось много народу, высматривая гостей. А гостей ли? Впервые за несколько месяцев, как Рыжего увел за собой кузен, точно овцу на скотобойню, я почувствовал страх и тревогу. Что-то дернуло коснуться его сознания осанвэ. Тишина. Лишь вязкая боль под лопаткой. Балрог! Не верю! Только не Рыжий. Любой из нас, но только не он.
На последних сот метрах конь рухнул под седлом, захлебываясь пеной, пошедшей горлом. Я соскочил и, бросив ненужные доспехи, побежал к воротам, предчувствуя конец. Воины, молча, расступились, давая мне дорогу.
- Лорд Карнистир, владыка ожидает тебя, - тихий шепот подошедшего ко мне верного с флягой вина. – Выпей, тебе будет легче.
Я, оттолкнув его, разливая вино на дорогу и одежду, стремглав бросился в крепость.
- Дядька, что происхо… - слова комком застыли в моем горле, не давая дышать. Воздух, с жалобным свистом, вырывался из судорожно вздымающейся груди. Мокрые от пота и крови волосы прилипли к лицу. На негнущихся одеревенелых ногах, я, молча, подошел к двум телам, распростертым посреди залы. Трупы еще не успели накрыть, и я видел, как на груди одного из них разрастается пятно крови, распускающимся алым цветком. Он в последней надежде приник ко второму, изуродованному телу, посмертно переплетя свои тонкие пальцы с обожженными искалеченными пальцами другого. На молодых лицах застыла безмятежная улыбка, и если бы не лужа крови и не нож в руках дядьки, я бы подумал, что они просто спят, заблудившись после ночного праздника и решившие отдохнуть. Одним из них был мой старший брат, другим – Инголдо, мой кузен.
- Когда? – предательски севшим голосом спросил я, скидывая с плеч плащ и накрывая тела. Рука дрогнула, не в силах опустить ткань на, казавшиеся живыми, лица.
- Сын сегодня. Племянник вчера, - рваными фразами ответил дядька, откидывая в сторону окровавленный нож.
Я отвернулся, со злости поддев ногой клинок. Подначивания выпивших подростков, решивших взять друг друга на слабо, обернулись бедой. Шалость затянулась на целую жизнь . Я отчетливо помнил тот момент, когда своими руками и языком толкнул Артафиндэ с обрыва. Я помнил и до боли кусал губы, понимая, что если и винить кого, так это себя и Красавчика, не сумевшего вовремя остановиться.
А теперь что? Принимать награду за удавшуюся шутку? Да будь она проклята! И я вместе с ней!
В эту балрогову ночь необычайно темно и тихо. Поздняя весна мягкой поступью вошла в Белерианд, оставляя за собой деревья в зеленой дымке. Но сейчас даже не слышно вездесущих птиц, издающих свои трели вопреки войне и смерти. Спокойствие витает в воздухе, заставляя коней и всадников озираться по сторонам. По мне, так лучше слышать брань и лязг оружие, чем находится в этаком безмолвии, словно заживо погребенный в глубокой могиле. Небо затянуло низкими тучами, закрывающими собой свет луны и звезд. Но даже сквозь эти проклятые тучи, я вижу красный отблеск луны, впитавшей в себя пролитую кровь.
Я вел сражение на востоке, когда моего сознания коснулось короткое безжизненное осанвэ дядьки. «Приезжай». Одно слово, один срывающийся крик, пропитанный болью. Я еще никогда не гнал своего коня в безжалостном галопе, не боясь угробить его раньше времени.
Еще на подъезде к укреплению, я увидел открытые настежь ворота, в проеме которых толпилось много народу, высматривая гостей. А гостей ли? Впервые за несколько месяцев, как Рыжего увел за собой кузен, точно овцу на скотобойню, я почувствовал страх и тревогу. Что-то дернуло коснуться его сознания осанвэ. Тишина. Лишь вязкая боль под лопаткой. Балрог! Не верю! Только не Рыжий. Любой из нас, но только не он.
На последних сот метрах конь рухнул под седлом, захлебываясь пеной, пошедшей горлом. Я соскочил и, бросив ненужные доспехи, побежал к воротам, предчувствуя конец. Воины, молча, расступились, давая мне дорогу.
- Лорд Карнистир, владыка ожидает тебя, - тихий шепот подошедшего ко мне верного с флягой вина. – Выпей, тебе будет легче.
Я, оттолкнув его, разливая вино на дорогу и одежду, стремглав бросился в крепость.
- Дядька, что происхо… - слова комком застыли в моем горле, не давая дышать. Воздух, с жалобным свистом, вырывался из судорожно вздымающейся груди. Мокрые от пота и крови волосы прилипли к лицу. На негнущихся одеревенелых ногах, я, молча, подошел к двум телам, распростертым посреди залы. Трупы еще не успели накрыть, и я видел, как на груди одного из них разрастается пятно крови, распускающимся алым цветком. Он в последней надежде приник ко второму, изуродованному телу, посмертно переплетя свои тонкие пальцы с обожженными искалеченными пальцами другого. На молодых лицах застыла безмятежная улыбка, и если бы не лужа крови и не нож в руках дядьки, я бы подумал, что они просто спят, заблудившись после ночного праздника и решившие отдохнуть. Одним из них был мой старший брат, другим – Инголдо, мой кузен.
- Когда? – предательски севшим голосом спросил я, скидывая с плеч плащ и накрывая тела. Рука дрогнула, не в силах опустить ткань на, казавшиеся живыми, лица.
- Сын сегодня. Племянник вчера, - рваными фразами ответил дядька, откидывая в сторону окровавленный нож.
Я отвернулся, со злости поддев ногой клинок. Подначивания выпивших подростков, решивших взять друг друга на слабо, обернулись бедой. Шалость затянулась на целую жизнь . Я отчетливо помнил тот момент, когда своими руками и языком толкнул Артафиндэ с обрыва. Я помнил и до боли кусал губы, понимая, что если и винить кого, так это себя и Красавчика, не сумевшего вовремя остановиться.
А теперь что? Принимать награду за удавшуюся шутку? Да будь она проклята! И я вместе с ней!
Куруфинвэ, скорее, подростками, а не детьми.